Я не очень хорошо готовлю, но я могу вскрывать консервы как никто другой. Я разогрела немного супа, сделала тосты и отнесла для Майлза поднос в хозяйскую спальню. Дверь была открыта: он сидел на краю постели, когда я постучала в дверной косяк, уставившись на фотографию.
– Тебе надо поесть.
– Тебе тоже. – Он бросил фотографию на кровать лицом вниз и подошел ко мне, забирая у меня поднос. – Давай спустимся и поедим за столом, как нормальные люди.
Я шла впереди, и мы устроились на кухне в маленьком закутке у эркерного окна, которое выходило на подъездную дорожку. Суп оказался пересолен, но это было лучшее, что я могла приготовить. Пару минут мы ели в тишине. Затем он прочистил горло, продолжая пялиться в окно:
– Спасибо за то, что сделала для моего отца.
– Я просто пыталась помочь.
– И тебе это удалось. Ты смогла его успокоить так, как не удалось мне.
– Я сожалею о том, что он сказал тебе. Он просто скорбит.
– Знаю. Но отчасти он был прав.
Майлз взял кусочек тоста, но стал просто крошить его пальцами. Я наблюдала за ним, стараясь быть терпеливой. Мне не хотелось вынуждать его рассказывать то, с чем он не хотел делиться со мной. Хотя я отчаянно хотела знать, что он имел в виду, но вместе с тем опасалась спугнуть его.
– На самом деле я просто сбежал. Я бросил свою семью в действительно неподходящий момент. А когда узнал, что мама больна, должен был вернуться. Но я так облажался, что боялся встретиться с последствиями.
– Что бы ты ни совершил, это не могло быть таким уж плохим поступком.
– Это не столько то, что я сделал. Скорее то, что я отказался сделать.
Я изучала его, пытаясь прочесть между строк, пытаясь понять то, о чем он говорил. Но не могла догадаться.
– Спасибо, – сказал он.
– Ты уже поблагодарил меня.
– Нет. Спасибо, что ты поехала туда со мной. За то, что осталась, когда все развалилось. За то, что сегодня была на похоронах. Тебе нелегко это далось.
– А где еще мне следовало быть?
Он посмотрел на меня, его губы приоткрылись, словно он хотел что-то сказать. Но похоже передумал. Вместо этого он потянулся через стол и слегка сжал мою руку. После чего встал и вышел из комнаты.
Я мыла посуду, чувствуя себя в замешательстве. Часть меня хотела взбежать по лестнице наверх и потребовать, чтобы он еще поговорил со мной. Чтобы сказал, что с ним на самом деле происходит. Но другая часть меня чувствовала, что мне стоит просто собрать сумки и вернуться к тетушкам, что мое время с ним подошло к концу, будто я злоупотребляю гостеприимством. Я не знала, какая роль мне определена во всем этом. Мне нужно было, чтобы он сказал мне, объяснил, что тут происходит, чего он хочет от меня и сколько я должна с него потребовать. Потому что, так или иначе, это был брак по расчету. Когда мы были наедине, несмотря на почти волшебную ночь пять дней назад, мы оставались по существу чужими друг для друга, продолжающими обманывать всех вокруг.
Тогда почему мне хочется обнять его и заставить его боль исчезнуть? Почему мне хочется пообещать то, чего я не смогу выполнить?
Я ушла спать чуть позже. Он положил сумки на мою кровать, чтобы мне не пришлось самой поднимать тяжелый багаж. Очень предусмотрительно с его стороны.
Я распаковала вещи, бросая грязное белье в стирку и развешивая на вешалку то, что не было неисправимо помято. После чего приняла душ и устроилась в кровати, гадая, спит ли он или смотрит телевизор, чем, как я узнала, он склонен заниматься, если не может заснуть.
Разделяя с ним комнату, я познакомилась с небольшими особенностями личности Майза, которые мне даже понравились: то, как он с особой одержимостью складывал снятую одежду; то, как он чистил зубы верх вниз, а с внутренней стороны из стороны в сторону; легкий шум, который он издавал во сне; запах его мыла и одеколона, разносящийся по комнате после того, как он принимал душ.
Это было и правда глупо, но за последние дни я привыкла ко всем этим мелочам. Без него комната вдруг показалась мне очень пустой.
Как только эта мысль пришла мне в голову, в дверь легонько постучали. Я вылезла из кровати и чуть приоткрыла дверь, спрятавшись за нее, чтобы скрыть коротенькую футболку, в которой спала.
Майлз поиграл желваками, снова выглядя так, будто ему нужно было что-то мне сказать. Но потом, отказавшись от слов, он обхватил мое лицо руками и притянул к себе – его губы оказались на моих прежде, чем я успела издать хотя бы звук. Я охотно подалась вперед, мое тело прильнуло к нему словно нуждалось в этом его приглашении долгие дни. Может и правда нуждалось.
Он подталкивал меня назад, пока мы не опустились на кровать, тут же переплетаясь руками и ногами. Я потянула его рубашку, а он ухватился за мою майку. Наши руки, казалось, были повсюду одновременно: мои пальцы устроились на перекатывающихся мышцах его спины, а его исследовали мягкие округлости моих бедер и попки. Вспыхнуло томление, которое он пробудил во мне несколько дней назад – оно вернулось так, словно и не было всех этих дней – желание перехватило мое дыхание, напрочь лишая логики, которая все еще существовала на задворках моего разума.
Его губы были на моей шее: он слегка покусывал кожу, медленно спускаясь к ключице и еще ниже к груди. Мой сосок оказался у него во рту: он поигрывал с ним своим языком, прежде чем втянуть его глубже, вырвав тем самым из глубин моего живота сладострастный стон. То же внимание он уделил и второй моей груди, вызвав очередной стон. Я зарылась пальцами в его длинные волосы, слегка дернув их, когда он дотронулся до той части меня, посылавшей волну удовольствия к моему набухшему клитору.